Алексей Самуилович Грейг, Жизнь, деятельность и польза для города Опции

[Cherny]

В начале-о нашем более всех обговариваемом Алексее Самуиловиче Грейге. В 1991 г. в Николаеве был выпущен комплект листовок "Почетные граждане города". Первым там числится Грейг,получивший это звание еще до революции решением Городской Думы.

[Николаевский кондуктор]

Мичман Даль и адмирал Грейг: конфликт на фоне столетий

0074-015
2016 год для выдающегося ученого, писателя, этнографа и лексикографа, автора непревзойденного по тексту «Толкового словаря» Владимира Ивановича Даля - юбилейный, 22 ноября ему исполнится 215 лет. Пытаясь утвердить добрую память о великом земляке, прожившем в Николаеве в общей сложности около 16 лет - дольше он нигде не жил, - в николаевской прессе о нем много писали краеведы. Сегодня стали известны новые архивные документы, и историческая арена просматривается более отчетливо.

Листовки

Мирное течение времени в Николаеве с 19 на 20 апреля 1823 года было взорвано расклеенными по городу стишками сатирического содержания, адресованными «сброду, носящему флотский мундир», с информацией о некой польке-подрядчице, которая, имея во флотском городе неограниченную власть, может добраться до кого угодно. И таки правда: полиция была поставлена на уши - искали автора анонимной листовки.
Что же тогда произошло в нашем городе, что до сих пор об инциденте одни говорят как о стишках с безобидной, но глупой шуткой, написанных легковесным мальчишкой; другие - как о грязном пасквиле от мстительного «троглодита и ущербного ублюдка», которому отказали в любви; третьи утверждают, что это была неудачливая для самого автора остросатирическая эпиграмма, расклеенная на стенах городских домов? Когда же сочинителя то ли нашли, то ли попросту назначили быть ответчиком, то Главный командир Черноморского Флота адмирал Грейг рассвирепел, устроил неслыханный самосуд, заранее зная, что сам продиктует приговор, пугал тюрьмой, каторгой, шпицрутеном и едва ли не смертной казнью.
Майя Бессараб в книге «Владимир Даль» (М., 1972) рассказывает, как во время несанкционированного обыска на квартире у Даля в ящике комода для старой обуви полицмейстер нашел случайно завалившийся туда черновик текста, авторство которого бескомпромиссный Даль за собой признавал, но от другого варианта категорически отказывался. Вторая половина эпиграммы выдерживает рамки жанра, первая же свидетельствует, что нашли никому не нужный черновик. Единственный экземпляр листка скомкан, практически выброшен и забыт автором, к тому же изъят незаконно.
Мичмана арестовали, предали военному суду, назвав его судом офицерской чести. Год тянулось дело. Будущего писателя замучили бесконечными допросами, а затем разжаловали на полгода в матросы «за сочинение пасквилей». Даль не сломался: держался смело, спокойно, умно и независимо, но об этом судилище с содроганием помнил всю оставшуюся жизнь. Владимир подал апелляцию на высочайшее рассмотрение. Обвинения старого адмирала были столь абсурдны и нелепы, что петербургское начальство, найдя смешной компромисс - плохое знание русского языка мичманом-датчанином (якобы не ведал, что творил), отменило решение николаевского военного суда. Даль был оправдан и выпущен на свободу. Для справки: Даль знал 13 языков.
«В Кронштадте, куда перевели Даля, у Грейга было немало влиятельных друзей, которые сделали пребывание Владимира на флоте невыносимым. И, хотя дело он свое знал и служил хорошо, молодой офицер все же подал в отставку» (М. Бессараб). «Позднее, - добавляет к сказанному писатель В. Шигин, - историки выдумают, что Даль уволился с флота по собственной инициативе ввиду «непереносимости качки на море» - удобное объяснение, если замалчивать истинную причину». На самом деле еще более тридцати лет, до конца своей жизни, Грейг мрачной тенью следовал за Далем, и, уже став сенатором, сделал все, чтобы помешать его карьере и ущемить в финансах. Лишь в 1859 году, когда старик Даль собирался выходить в полную отставку, указом императора Александра II он был реабилитирован.
Владимир Порудоминский в книге «Даль» (1971, ЖЗЛ) мотивирует случившееся «дикими нравами» николаевцев: «Грейг приблизил к себе молодую особу, которая в глазах общества отличалась тремя пороками: занималась торговлей, была простого звания и к тому же еврейкой». А ведь ключевое слово здесь другое - «подрядчица»: у нее почему-то в руках находились бразды правления флотским Николаевом, «сбродом в мундире», - по логике изложения это ее высказывание. Вот что в действительности возмущало горожан. Порудоминский утверждает, что адмирал откровенно давал понять, что его расположение к окружающим во многом зависело от доброго отношения к ним молодой особы. Вот и вертелись офицеры в гостиной у адмираловой пассии, рассчитывая выслужиться. Биограф замечает: «Даль не ищет благосклонность начальства в гостиной его возлюбленной. Он возмущен, он протестует, сочиняет сценку не для, а против гостиной».
Чем же возмущен молодой мичман, против чего, а не только кого, он протестует? В столице у Грейга, по мнению Порудоминского, были недоброжелатели, которые с удовольствием прочитали насмешливые строки о запоздалой любви адмирала. Но недоброжелатели здесь ни при чем - в Петербург из Николаева уже вовсю систематически летели жалобы на махинации с подрядами, на хищение государственных денег, к чему прямое отношение имела возлюбленная Грейга - главная подрядчица и командирша по поставкам леса для флота. Об этом и сообщалось в эпиграмме.
Порудоминский с горечью пишет, что, хотя безоружный мичман выиграл битву с поседевшим боевым адмиралом и получил следующий чин - лейтенанта (явная шпилька Грейгу), победа была не за Далем: молодой человек, едва вступивший в жизнь, вдруг предстал перед военным судом, «ни за что, за шутку, пусть неуместную, за шалость, пусть ненужную, недостойную даже; и с ужасом увидел нацеленную на него, тяжелую и неопровержимую военно-полицейско-судебную махину, которой располагал и повелевал государев наместник на Черноморском флоте, - такое впечатление молодости даром не проходит». Суд над Далем, его освобождение и повышение громогласно обозначились еще и как гневное предупреждение самому Грейгу: остановить финансовый произвол на Черноморском Флоте. Адмирал этот урок понял, но по-своему: своих врагов он больше не станет показательно судить - будет от них беспощадно избавляться.
С Далем поступили достаточно мягко: с флота он был изгнан.
Ушедший из жизни в 2015 году историк судостроения николаевец Ю. С. Крючков в своих многочисленных статьях о Грейге допустил одну непростительную ошибку: он фанатично полюбил две очень неоднозначные исторические фигуры, поделил мир на грейгофилов и грейгофобов, ополчился против всех, кто своими свидетельствами мешали ему лепить образы идеальных личностей. К сожалению, его утверждениям, если они хоть как-то касаются четы Грейгов и его оппонентов, безотчетно верить нельзя.

От честного имени до насмешек...

Профессор не сумел даже раскрыть настоящую трагедию Грейга: до роковой встречи с юной мошенницей стареющий адмирал имел честное имя боевого офицера, после - стал предметом насмешек для современников. Вот что пишет в дневнике граф М. А. Корф: «Пользовавшись в прежнее время общим почетом, уважением и отличаемый государем, наконец, всеми любимый, Грейг утратил много из того через брак с… дотоле его наложницей, которая во время его управления ЧФ позволяла себе в роли адмиральши, как по крайней мере все тогда говорили, разные неблаговидные поступки. С тех пор, потеряв расположение к себе государя, бедный старик сделался для публики более или менее предметом насмешек и почти пренебрежения, так что пожалование ему Андреевской ленты возбудило общее порицание. В последние годы, изнуренный более болезнью, нежели летами, дряхлевший, оглохший и действительно уже выживший из ума, Грейг только прозябал… В Государственном Совете, членом которого он был, Грейг постоянно дремал - иногда предавался даже глубокому сну».
Первую книгу «Алексей Самуилович Грейг» Ю. Крючков издал в 1984 г., вторую, уже дополненную, - в 2008 г. Последняя претендует на жанр романизированной повести - на самом деле это сборник ста публицистических, вперемешку с оценочной разговорной лексикой, статей разных лет, крайне субъективных. Они же, размещенные в Интернете, несколько раз заполонили данную тему в разных вариантах. Трактовки событий в них очень часто находятся в противоречии с фактами, полны абсурдных домыслов и рассчитаны на некритическое восприятие - заглатывание материала. К счастью, существуют документы и обильная литература, в том числе и краеведческая, где герои конфликта рассматриваются совершенно иначе.
Еще в 1998 г. литературный критик Е. Г. Мирошниченко и писатель М. И. Божаткин в статье
«О Дале и спутнице адмирала» («Южная правда», 26.12) били тревогу: Владимир Даль нуждается в защите! Авторы обращали внимание на то, что николаевский историк не особенно заботится о лексике и доказательности своих аргументов. Анализируя уничижительные утверждения по поводу профессиональных качеств мичмана Даля: «моряком он оказался неважным, флот не любил, флотская жизнь не удалась, карьера не клеилась, службу высмеивает в водевилях, вымещая в них свою горечь от несостоявшейся морской жизни», авторы в недоумении задавались справедливым вопросом: «Откуда это? Какие биографические материалы использовал профессор для характеристики молодого офицера?». Тут же приводили факты, доказывающие полную противоположность. В «Послужном списке» мичмана Даля значилось: «Предан до мореплавания». Из 83 гардемаринов были выбраны 12 лучших для путешествия на бриге «Феникс», а из 12-ти отправили только Владимира Даля, самого талантливого, на яхту морского министра И. И. де Траверсе, где он блестяще продемонстрировал умение управлять яхтой и исчерпывающе ответил на все вопросы министра. Владимир с успехом участвовал в шалостях гардемаринов: проходил по канату, протянутому между мачтами; поднимался по веревочному трапу на самый верх мачты и спускался оттуда вниз головой; бегал по фальшборту вокруг палубы. Звание лейтенанта получил на четвертом году службы, вместо 10 уставных лет.
В главе «Откровение автора» Ю. Крючков сообщает, что при советской власти «услужливые борзописцы только унижали, растаптывали и бесконечно очерняли шотландца Грейга». Здесь автор забыл сообщить, что, после встречи с влиятельными, состоятельными и, безусловно, заслуживающими уважения европейскими потомками Грейгов, он поменял статус правдивого бытописателя, каким поначалу и был, на слепо преданного адвоката четы Грейгов - об этом свидетельствуют и его книги, и многие краеведы города, в свое время высказавшие автору свое удивление такой резкой сменой ориентиров и невозмутимым попранием исторической правды.
«В Николаеве Грейг был еще более неугоден властям: о нем в родном городе не разрешали ничего писать, его можно было только поливать грязью», - утверждает историк, но очень преувеличено: научная биография Грейга издавалась, и не раз. Противореча самому себе, в следующей главе профессор пишет о том, что до революции в ста, а в советское время - более чем в двадцати книгах и статьях описывалась деятельность Грейга. Хотя его заслуги перед городом на посту губернатора сильно преувеличены, особенно если их сравнить с тем, что сделал для Николаева его предшественник И. И. де Траверсе и последователь М. П. Лазарев, и если знать, какая огромная пропасть пролегает между поступавшими в Николаев финансами и ценой городских построек при Грейге.
А вот имя Владимира Даля на полтора столетия действительно было изгнано из города за написание эпиграммы - в то время популярного и в основном анонимного жанра: Пушкин их строчил всю жизнь, но судебных экзекуций ему никто не устраивал, взять того же Воронцова. Николаев для Даля - город детства и юности, малая родина, здесь произошло его личностное, творческое и духовное становление. И только в 80-е годы, благодаря инициативе и усилиям краеведов-подвижников, в городе появилась улица имени Даля и две мемориальные доски.

По законам офицерской чести

Суд над мичманом Далем официальные власти назвали судом офицерской чести! Но ведь именно законы офицерской чести побудили молодых офицеров выступить против беспредела во флотском городе - это подтверждают и исследования николаевского краеведа
А. И. Золотухина («А. С. Пушкин и В. И. Даль», Николаев, 2005). Это был бунт младших чинов, протест, объявление войны, защита государственных интересов. «Стишки» оказались листовками, они отражали общественные настроения в городе. Они не нуждались в авторстве: важно не кто писал, а о чем было написано. Прокламации взбесили Грейга. Да и авторство там четко обозначено: взбунтовавшийся «сброд во флотских мундирах». Но военный губернатор Николаева, царский крестник повелел назвать листовки пасквилем и устроил безвестному мичману голгофу - противозаконное показательное судилище. Грейг не стал прибегать к дуэли, как это сделал Пушкин, защищая честь семьи от пасквилянта: не стал рисковать жизнью и должностью (самым притягательным фактором для его спутницы). Зато, имея уже трех совместных с Юлией детей, в своем послужном списке адмирал уверенно выводил: «Холост». Вот тебе, батюшка, и законы офицерской чести! Вот так правила рыцарства!
Но народ-то вынес свой приговор адмиралу - забвение на долгие годы, а когда получил право говорить - «флотский сброд» молча снес памятник.

Зоя ШАТАЛОВА, учитель-методист. _ "Южная правда", № 88 (23560)